Они возвращаются

Процесс написания научных статей при советской власти завершался заполнением отвратительной бумаги под названием «Акт экспертизы», содержащей массу пунктов и идиотских вопросов с апофеозом в виде фразы, возникшей из опасения «инстанций», что тайное знание утечет в лапы империалистического окружения. Любая статья могла быть опубликована в советском, а, тем более, международном научном журнале, только если авторы сами себя пороли, указывая в Акте экспертизы, что «в работе не содержится ничего нового и интересного». Случ чего, ты, гад, сам себе приговор за разглашение подписывал… И подписывали эту чушь, потому что требовались публикации, потому что хотели поделиться своими достижениями, а в приличный международный журнал нечего было и соваться без «нового и интересного»…

Потом настали новые времена, и власть не без оснований рассудила, что ждать от нашей науки сногсшибательных достижений не приходится, да и некому ими заниматься, и бумажки на статьи мы перестали заполнять вовсе. А вот с восстановлением чекистского режима Акты экспертизы вновь возникли из небытия, и от нас опять требуют подписывать бумагу, что ничего интересного мы не сотворили. Правда, одновременно заботятся, чтобы все имущественные права на открытия, сделанные в стенах академических институтов из «ненового и неинтересного», принадлежали государству…

Страшная месть

В конце 60-х – начале 70-х, еще до того, как построили базу Витязь, наши сотрудники пристроились работать на рыбзаводе острова Попова, что в часе хода от Владивостока. С местным руководством сложились дружеские отношения, и вот как-то раз наша группа пригласила тамошнего директора и еще местных на «привальную». Девушки заранее развели себе спирт до приемлемой концентрации, а для местных мужиков была заготовлена емкость с неразведенным. Хозяева явились на вечерку с лучшими образцами продукции завода – мидиями со специями, кальмаром в собственном соку, гребешком и прочими экзотами.

Все расселись, разлили и хлопнули… Дамы легко справились со своими рюмками и бросились закусывать, а мужики… Мужики задержали дыхание, проглотили и замерли с недоуменным выражением лиц – вода!

Недолгое выяснение обстоятельств установило и момент, когда аборигенные алкоголики успели заменить спирт на воду в банке, предназначенной для выпивки, и узкий круг подозреваемых.

Месть была страшна и изощренна – наши девушки, как бы невзначай, в разговоре с предполагаемыми похитителями пожаловались на то, что какие-то недоноски украли у них раствор, содержащий очень высокую концентрацию радиоактивных изотопов, и теперь этим идиотам угрожает неизлечимая импотенция. А, главное, девушки просили передать похитителям, с которыми, собственно, и разговаривали, что им ни под каким видом нельзя даже приближаться к их бабам, минимум, 2 месяца!

То, что стрела попала в цель, стало ясно по громовому скандалу, который на весь остров закатила одному из собеседников наших девиц, его половина, когда он как джентльмен поделился с ней своим (и ее) горем.

Похороны с понятыми

В 73-м наши на Дальний Восток прихватили с собой для какой-то нужды вакуумный насос Комовского, а там он еще больше понадобился владивостокским коллегам, и наши, уезжая, насос им оставили. И надо же, тут некстати приспела инвентаризация в Институте – а насоса-то в наличии и нет! Законно передать его с баланса на баланс было невозможно, а потому была состряпана бумага о том, что «в ходе опытов в результате разрушения пробирки насос был залит высокоактивным изотопом, после чего затоплен в самом глубоком месте акватории Залива Петра Великого. Подпись начальника экспедиции, директора экспедиционной базы, печать базы».

Насос в институте списали вместе с разной «зараженной радиоактивностью» лабораторной мелочью, которую тоже подарили дальневосточным коллегам...

О странностях затрат

Иногда, в бытность мою председателем институтской комиссии по химреактивам, меня ставило в тупик то, как некоторые коллеги расходовали выделенные им крохи валюты. Обнаружив в одной из заявок 20%-ный раствор молочной кислоты за 20 долларов, я сначала оторопел от затеи везти 20 кубиков практически воды через океан, потом разозлился, потом устроил заказчику маленькое Ватерлоо… А вот заказ одного профессора на азотнокислое серебро я проворонил, а потом потратил три месяца, пытаясь выручить его с таможни, пока не плюнул, поняв безнадежность затеи. И на кой черт было за валюту заказывать банальный ляпис, который и в родной стране – не дефицит?!

Контрабанда золота

В лихие времена – в начале 90-х, когда я растаможивал реактивы и препараты для нашего Института, будучи абсолютным профаном в этом деле, удавалось достигать и маленьких побед. Когда нам пришла упаковка с антителами, меченными золотом, за разрешением на ввоз меня отправили в Госкомдрагмет, про который было известно, что там добиться положительного результата невозможно. Несмотря на это, мне удалось каким-то невероятным образом объяснить таможникам, что в том миллилитре антител, который пересек границу, атомы золота можно посчитать по пальцам, даже не разуваясь…

Крах иллюзии

Примерно через год толкания на Шереметьевской грузовой таможне у меня возникла иллюзия, что я что-то стал понимать в процедуре растаможки, во всяком случае, помнил точно, что везти с собой, куда идти и что писать в таможенной декларации. И, действительно, вместо трех-четырех дней на один груз у меня стало уходить не больше двух, а однажды я управился всего за один, правда, проторчав в Шереметьево с утра до самого закрытия. А буквально на следующий день в Институт пришло следующее уведомление о новом поступлении реактивов, и я, исполненный уверенности, что теперь мне нет преград, рванул в Шереметьево…

Меня остановили в первый же момент – за ночь переменились правила оформления доверенностей – к гербовой печати стали требовать еще и угловой штамп.

***