Аня

Когда я родился, родителям это помимо радости принесло и трудности - декретный отпуск тогда предоставлялся в 28 дней до и 28 – после родов, а потом маме надо было выходить на работу – в долгопрудненскую Центральную аэрологическую обсерваторию. Дед сходил на Патриаршие, где была биржа домработниц, и привел молоденькую, лет 19, Аню Соломатину, которая стала моей няней и нашей домработницей, которая жила с нами в 8-ми метровой комнатке в БПК. Она была, если мне не изменяет память, дочерью председателя колхоза, потому-то ей и удалось выправить паспорт, который колхозникам, вообще-то, не полагался.

Аня любила меня, а я - ее. Ее все в нашей семье любили, она участвовала во всех семейных делах и праздниках, когда к нам набивалась туча народу, и стала членом нашей семьи.

Через 4 года мама слегла в больницу, и весь дом вообще держался на Ане. Как раз в это время она вышла замуж аж за кремлевского полотера, и они с мужем жили в нашей комнате – спали на полу при входе, до тех пор, пока маму не выписали после операции, и она не пришла в себя.

Мама ушла из-за болезни с работы, и только тогда Аня, уехала к мужу в его барак. Потом мы к ним ездили в гости в Томилино по Казанке – там я увидел их маленького сына, которого Аня назвала Юрой.

4-я графа

Когда мама заболела туберкулезом, она ушла с работы, но инвалидность оформлять постеснялась, и два года мы жили на одну зарплату отца – тогда это было 1600 рублей (1947 года). Я помню только краешком все эти коллизии, и мне тогда казалось, что маму угнетает больше не безденежье и не болезнь. Именно в этот момент у нее истек срок действия паспорта, и ей нужно было оформлять новый. Паспорт тех времен включал графу, которую уже мало кто помнит – 4-й пункт тогда определял «социальное положение» (именно его исчезновение впоследствии привело к тому, что «национальность» переползла на его место, продолжая в разговорах именоваться «пятой графой»…). Поскольку мама не работала и на работу устроиться не могла, милиционеры в графу «социальное положение» вписали ей обидное – «иждивенка». Спустя 2 года, как только позволило здоровье, мама устроилась на работу, но еще три года ждала, когда в новом паспорте ей напишут не слишком престижное, но хоть не унизительное - «служащая»…

Дружба, скрепленная кровью

Устройство мамы на работу означало, что мне надо отправляться в детский сад. Мама расписывала преимущества детского коллектива и ведомственного садика, и уговорила. У меня во дворе были нормальные отношения с ребятами, и я не боялся. И вот осенью 56-го я отправился в детсад ВВС №495, что на Верхней Масловке, идти туда было недалеко – только пересечь Петровский парк.

Попал я, шестилетний, в «подготовительную» группу, в которой ребята пробыли вместе года по два-три, а я, стало быть, новенький... Откуда взялась в нашей армии дедовщина я примерно представляю – механизм тот же, что и в нашем детском садике… Раза три возникали драки без соблюдения джентльменских правил – трое на одного, и мне основательно досталось. Приехавший из очередной командировки отец приметил, что я не в лучшем расположении духа, а, может, и разглядел некоторые конкретные признаки на моей физиономии, и поинтересовался моими делами в детсаду. Ну, я ему и пожаловался на горькую судьбину. Папа долго плачь Ярославны слушать не стал и сказал, что, чем жаловаться, надо было дать отпор, а на возражение, что противников много, ответил, что, если как следует съездить одному, то и у остальных охота отпадет.

Не откладывая, папа провел со мной тренировку – ставил удар, учил проводить серии, используя вместо тренерских «лап» подушку. Главное, чему учил папа – постараться акцентировать удар. Не могу сказать, что и за пару уроков я овладел какой-то техникой, но, во всяком случае, почувствовал себя увереннее, и даже с некоторым нетерпением ждал случая применить свои новые знания.

Ждать, собственно, долго не пришлось – через день или два заводила нашей группы и мой главный враг – Сережка – спровоцировал драку, пока в комнате не было воспитательниц, и мы сцепились. Сначала махали кулаками бессистемно, а потом я вспомнил папины уроки, сосредоточился и, не обращая больше внимания на мелкие тычки, провел правый боковой, подхлестнув корпусом. Удар пришелся точно в нос, а результат поразил всех – и Сережку, и всех ребят, и меня. Из носа страшной струей хлынула кровь, заливая его белую рубашку, которая мгновенно превратилась в красную, и пол вокруг. Дело, конечно, не в потрясающей силе моего удара, а в том, что попался «слабый нос», в котором относительно крупные сосуды располагаются близко к поверхности и достаточно хрупки… Сережка зашелся от рева, не знаю от чего больше – от боли или от страха. Ух, а я-то как испугался! Это ж я его, что там ни говори про то, что он первый полез.

Когда прибежали воспитательницы и после долгих усилий остановили кровь, они отправили меня в угол по-серьезному – минут на двадцать, а, главное, стращали, что все расскажут моим родителям… Я стоял в углу, и было мне очень муторно и от вида мною содеянного, и от мрачных предчувствий… С волнением ждал вечера, когда за мной должна была прийти мама…

А пришел папа. На инвективы воспитательниц папа твердо ответил, что не сомневается, что его сын драку не затевал, а если дал кому сдачи, так это он, папа, меня этому учил, он за это и полную ответственность несет… На том они и расстались…

Самое интересное, что с этого дня мы с Сережкой стали лучшими друзьями.

Воздушный шарик

Мама работала на Ходынском поле в Главной аэрометеорологической службе ВВС – два их домика располагались между Ленинградским шоссе и Центральным аэродромом. Когда я пошел в школу, я часто заходил к ней, мы обедали в их столовой, иногда я там делал уроки, а чаще баловался на пишущей машинке и разрисовывал слепые карты погоды красным и синим карандашом, обезьянничая с тех, которые готовила мама и ее коллеги…

Однажды, когда мы с мамой вместе шли домой, нам навстречу попалась одна из гамсовских аэрологов, которая тащила к летному полю шар «15», к которому на веревочке снизу был прикреплен зонд – измеритель температуры и давления и маленький передатчик. Я еще поразился, что все это собрано на каком-то ерундовом картоне. Запустив зонд, тетенька сказала: - А хочешь такой же шар?

Ха, конечно, можно было и не спрашивать! Тетенька пошла с нами в сторону проходной – там был газовый пост, взяла шар-«десятку», чуть меньший, чем «15», надула ее из баллона водородом и отдала мне. С шаром в мы прошли через проходную, которую сторожил автоматчик, и отправились домой. Там при полном стечении всех жителей нашего дома мы с помпой запустили шар со двора, и долго следили, как он уходил по небу. Была затея поджечь нитку, чтобы шарик на высоте взорвался, но побоялись. Оно и к лучшему…

Дня через два мама пришла с работы расстроенной, кто-то отследил и донес по начальству о прохождении шара-зонда в районе Центрального аэродрома, а караульные донесли, что шар выносили с территории ГАМС ВВС. На тетеньку-аэролога наложили взыскание за разбазаривание казенного имущества, вынос шара с охраняемой территории и нарушение техники безопасности - шар-то, и вправду, был с водородом…

***