Сайт Юрия Борисовича Шмуклера
О себе Эмбриофизиология ЦСКА Из дальних странствий воротясь Семейные обстоятельства Бреды и анекдоты О времени Старый сайт
Публикация материалов сайта без ссылки на источник запрещена

Здесь будут появляться футбольные тексты. Прежние футбольные публикации можно найти здесь.

 

Блог

 Facebook

 

История болезни коня-ученого 2.1

Конь-ученый

ЧАСТЬ 31. Начальник экспедиции

Гол Дзагоева

Текст книги "История болезни коня-ученого"

ССЫЛКИ в ЭТОЙ КОЛОНКЕ ИСПРАВЛЕНЫ и РАБОТАЮТ!

Предыдущие публикации по теме

02.01.2024 Жеребенок. Часть 6. Лужники Серые мундиры

30.12.2023 Жеребенок. Часть 5. Открыт закрытый "порт пяти морей"

26.12.2023 Жеребенок. Часть 4. А я и сам болельщик и Год великого перелома

24.12.2023 Жеребенок. Часть 3. Первые шаги в самостоятельность и Наш Динамо-стадион

22.12.2023 Жеребенок. Часть 2. Гибель богов

21.12.2023 Жеребенок. Часть 1. Самое начало и По краешку...

16.12.2023 Любимчик. Из книги "История болезни коня-ученого" 2.0

06.12.2023 Джигит. Из книги "История болезни коня-ученого" 2.0 Великолепная пятерка

01.12.2023 Человек со стороны. Из книги "История болезни коня-ученого" 2.0 Великолепная пятерка

28.11.2023 Настоящий полковник. Из книги "История болезни коня-ученого" 2.0 Великолепная пятерка

23.11.2023 Пионер. Из книги "История болезни коня-ученого" 2.0 Великолепная пятерка.

22.11.2023 Из книги "История болезни коня-ученого" 2.0

Фрагмент четвертый. Лучшие из лучших. Нападающие

17.11.2023 Из книги "История болезни коня-ученого" 2.0

Фрагмент третий. Лучшие из лучших. Полузащитники

12.11.2023 Из книги "История болезни коня-ученого" 2.0.

Фрагмент второй. Лучшие из лучших. Защитники

21.10.2023 Из книги "История болезни коня-ученого" 2.0

Фрагмент первый. Лучшие из лучших. Вратари.

 

В 79-и году под впечатлением от наших завлекательных рассказов о дальневосточных экспедициях в купавинском институте возникла массовая тяга к путешествиям, и у директора выбили соответствующие ассигнования. Из трех или четырех лабораторий набралось человек 17 или 18, и по закону тут полагался начальник экспедиции. Вот это счастье мне и привалило – из всех выезжающих я был единственным с экспедиционным опытом вообще и витязьским – в частности, и дирекция не долго думала, кого назначить.

В тот раз Хабаровск миновали относительно благополучно, и там большая часть экспедиции перегрузилась в Ил-18 рейса «А» на Владивосток. Как обычно, нам объявили, что самолет пилотирует экипаж Владивостокского авиаотряда под командой пилота 1-го класса. Лету там всего 1 час, так что места на крыле с двумя ревущими движками меня и моего приятеля Володю не очень огорчили. Полет уже по расчету подходил к концу, под нами была сплошная высокая облачность, и мы прикидывали, что при заходе на посадку должно основательно потрясти… И тут у нас на глазах винт первого двигателя на нашем крыле остановился.

Довольно неприятное зрелище – висящий в полете крестом пропеллер… Мы в общем-то не очень испугались, поскольку знали, что 18-й на трех движках летит вполне уверенно. Еще минут через пять загорелось табло «Пристегнуть ремни! Не курить!», и мы посыпались вниз, почти сразу оказавшись в непроглядном молоке, по стеклам иллюминаторов потекли струйки – за бортом воды было не меньше, чем воздуха. Инстинктивно люди, много летавшие, чувствуют, когда самолет оказывается над полосой, а тут по времени спуска мы уже должны были воткнуться в землю, но все снижались и снижались, а земли все не было видно. Когда болтание в небесной влаге над самой землей уже очевидно затянулось, нас вжало в спинки – самолет резко пошел в набор высоты.

Через несколько минут мы выскочили из хмари под яркое солнышко и пошли курсом на чистый запад. Понятно – на полосу не попали, делаем «коробочку». Летим, летим, вроде бы, давно должны в Китай улететь, потом, наконец, разворот, и снова проваливаемся вниз. Опять хмарь, тряска, валимся, валимся, потом опять рывок, и мы прыгаем вверх… Снова долгий курс на запад, разворот, спуск, рывок – и мы в третий раз под солнышком над слоем сплошных облаков. Не знаю, чем руководствовался пилот – то ли опасался идти в Хабаровск на трех движках, то ли не хотел там застрять… Тем, кто не видел интермедии с двигателем, было проще, чем нам…

Мы в четвертый раз пошли на посадку, трясет, не видно ни хрена, но теперь спуск дольше – в прошлые разы мы уже к этому моменту уходили вверх, а тут бухнули вывалившиеся шасси, хотя за окном по-прежнему серо-черная гадость. Потом очень невежливое касание земли, которой мы так и не увидели, подпрыгнули, потом еще раз плюхнулись, и побежали по полосе. Я смотрел в иллюминатор, но не разглядел ничего – ни стоянки истребителей, которые базировались на том же аэродроме «Озерные Ключи» , ни знакомых построек… Это была настоящая посадка вслепую… Когда прикатили на стояночную площадку, мы спустились из самолета по трапу и не поняли, в какую сторону идти, хотя был я там уже раз десять. Тут в лежащем на земле молоке появилось желтое пятно света фонарика, а вслед за ним и стюардесса. Она сказала нам взяться друг за друга и такой детсадовской цепочкой повела к зданию Владивостокского аэропорта. Мы увидели его, когда до него оставалось метров десять. Вот тут я по-настоящему оценил мастерство пилота, сажавшего самолет, и то, как ему хотелось домой, а не в Хабаровск…

Минут 20 мы ждали, когда выдадут наши рюкзаки, а еще минут через пять объявили о посадке рейса «Б», на котором летела вторая часть экспедиции. Мы вышли к воротам, чтобы встретить их, а над головой ярко светило солнце, и не было ни облачка, только на земле парили лужицы. Когда мы стали рассказывать прилетевшим коллегам о своих приключениях, они сказали, что у них на всем маршруте сияло солнце, все время было видно землю, и сели они без всяких проблем. В то, что они могли лишиться половины личного состава экспедиции и лично ее начальника, поверить они не хотели никак…

Приключения в воздухе плавно перешли на море. Нам предстоял пятичасовой переход в бухту Витязь на рейдовом катере «Аркадий Гайдар». Катер отдал швартовы и стал разворачиваться носом к выходу из Золотого Рога под бодрые звуки штормового предупреждения, передаваемого по корабельной трансляции на стоящем рядом, выкрашенном в красно-оранжевый цвет океанском корабле-спасателе. Там сыграли тревогу и тоже стали собираться отваливать. Мы миновали мыс Эгершельд, а дальше пошли к югу, прикрытые от ветра с океана островами Русским, Попова, Рейнеке и архипелагом Римского-Корсакова. А потом выкатились под боковой ветер, и нас стало валять с борта на борт.
Я пытался спать в кубрике на рюкзаках, но это получалось плохо. В тот момент, когда я во сне уже решил, что этот метод борьбы с качкой практически не работает, на меня упал коллега с дочкой на руках. После этого оставаться в кубрике было уже невмоготу, я дернул дверь, шагнул на палубу… и погрузился в воду… Именно в этот момент «Гайдара» повалило на правый борт, а в него подошла волна метра в 3 высотой. Я ушел под воду, совершенно неготовый к этому, почти без воздуха в легких, и с ужасом понял, что могу и не дотерпеть, пока катер выровняется и волна сойдет. На последних каплях кислорода я все-таки вынырнул, да еще и леер, за который успел уцепиться, не выпустил из рук. Весело та экспедиция началась – два раза мог накрыться медным тазом, еще не приступив к своим обязанностям.

На следующий день по прибытии я был вызван на совещание начальников экспедиций у директора базы. Оказалось, что сотрудников и командировочных на станции 520 человек, а сколько нелегалов – бог весть… Под лабораторные помещения заняли даже пакгауз, но ни мебели, ни оборудования на всех не хватало, так что сначала мы в столярке делали себе столы и табуреты.

Вообще-то я рассчитывал, что буду заниматься своими обычными делами, а мое руководство экспедицией ограничится тем, что вместо обычных 120 рублей полевых в месяц я буду получать по 210 и что-то смогу притащить домой. Первое время, действительно, «власть употреблять» не требовалось – народ окапывался на рабочих местах, запускал опыты, ну и квасил по вечерам и ночам, что можно рассматривать как регламентные экспедиционные работы. Проблемы обозначились, когда стало ясно, кто приехал работать, а кто – проводить дополнительный оплачиваемый отпуск.

Одно дело, когда человек после полного рабочего дня тяпнет дозу, помня, что завтра снова к станку, а другое – когда завтра утром будет только продолжение «сегодня ночью»… В общем-то, кто сколько пьет, спит и когда встает, меня не интересовало, но двоим «научным исследователям» пришлось разъяснить правила поведения в экспедиции. Потом «курортный» сезон на Витязе подошел к концу, и «отдыхающие» должны были отвалить домой. По случаю отбытия передового отряда была устроена интенсивная отвальная, после которой мы темной южной ночью потопали, подсвечивая путь фонариками, вокруг оконечности бухты к себе в общагу, именуемую «скотобазой». Впереди метрах в тридцати по дороге двигался один из отбывающих. Шел он своими ногами, но описывая четкую синусоиду от левой обочины до правой и обратно. Я еще успел подумать, что здорово же он набрался, ну и черт с ним – до койки дотопает, а завтра отвалит в Россию, и пусть там об его «облико морале» папа с мамой заботятся. Еще подумал, что хорошо – дорога идет по самому берегу, и сверзиться с нее некуда…

Не успел я это додумать, как в луче фонаря на правом краю дороги мелькнули взлетающие вверх кеды коллеги, раздался плюх и короткий визг… Вот тут-то я и вспомнил, что на всей этой ровной дороге была-таки одна точка, где было, куда упасть – там, где в океан впадает ручей, пропущенный через примерно метрового диаметра трубу. Вот именно в эту точку на краю дороги привела коллегу его синусоида… Уже на рысях мы подскакали к ручью, посветили фонарями и увидели тело, аккуратно извитое между здоровыми валунами на дне ручья. Полезли проверять живой ли, не сильно ли поломан, и вынимать… Всхлипывающие матюги успокоили нас по поводу первого и внушили надежду по поводу второго. С третьим помогло то, что падение и холодная вода несколько выбили хмель. Вытащив тело на дорогу, осмотрели его и, бог хранит пьяных, не обнаружили повреждений, несовместимых с жизнью… Доволокли этого деятеля до койки, и только утром выяснили, что палец на руке он все-таки сломал. Днем грузовик увез его вместе с остальными в Славянку, а оттуда – домой, где я за него уже не отвечал… Да, оказалось, что начальнические 210 надо оплачивать собственными нервами – за случай тяжелого травматизма или гибели в экспедиции полагалась статья… На Витязе из нашей экспедиции осталось человек шесть, которые приехали именно работать, и до самого отъезда на всякую ерунду я уже не отвлекался.

Работа шла довольно ровно, и большую часть запланированного я сделал. В аквариальной, построенной титаническими усилиями специалиста по выращиванию морских беспозвоночных Виктора Найденко, я поселился на первом этаже рядом с ваннами, в которых морских ежей передерживали. Когда новый еж требовался для работы, он всегда был под рукой.

Вот в этой лаборатории как-то раз ближе к концу экспедиции мы сидели с купавинским коллегой Ромой и трепались – у меня был часовой просвет в опыте. И вдруг из-за окна раздался заполошный крик мальчишки: - Мама! Янка с ореха упала!

По детскому плачу всегда можно почувствовать – страшно, больно или ужасно. Хуже всего, когда вообще не плачут… Тут крик был такой, что мы с Ромой мгновенно сорвались с табуретов и вылетели в окно.

Через дорогу от аквариалки стоял здоровенный орех, метров в 6 высотой, а под ним лежала Янка – дочь научников из Новосибирска, которые в экспедицию притащили с собой обоих своих детей – 12-летнюю дочь и 9-летнего сына, это он кричал... На крик сбегались все окрестные биологи, кто-то побежал искать врача, а пока мы просто старались не напортить – положили девочку на щит и, поскольку моросило, перетащили в аквариалку через открытое пошире окно моей комнаты. Потом прибежал врач, но что он мог голыми руками… Куда он ни прикасался, девчонка вскрикивала, однако я приметил, что правую руку она «бережет» - все время держит в принужденном положении, хотя сознание спутано. Отодрали от ящика доску и наложили шину, но ясно было, что это – только цветочки, и надо срочно везти в больницу. Только вот по чудовищной военно-автомобильной дороге № 2 до Порта Зарубино было 16 км, а до райбольницы в Славянке – все 60. К тому же единственной автомашиной на ходу на станции в тот момент был бензовоз, в котором человека положить просто некуда…

Выручил случай – в Витязь за пресной водой зашел пограничный сторожевик, и директор базы пробежал полтора километра до пирса, уговорил кэпа связаться со штабом отряда, а оттуда разрешили ПСКР сбегать в Славянку . Теперь задача была в том, чтобы доставить девочку на корабль. Единственное, что нашлось – это строительные носилки с остатками цемента на дне, на которые уложили щит с девочкой, взялись и потопали вокруг бухты. Из-за краешка щита торчало всего сантиметров 10 ручки, и тащить было ужасно неудобно. Все, однако, терпели и остановились передохнуть всего раз. Да, это только считается – 12-летняя девочка, а ростом – чуть пониже меня и со вполне развитой фигурой акселератки. Ума только – как раз по возрасту, надо же было на этот чертов орех полезть!

На пирсе уже помогли матросы, и только мы сошли на берег, сторожевик отдал швартовы и полным ходом двинул к выходу из бухты. Через два часа их капитан связался по радиотелефону с Витязем и сообщил, что девочку передали «Скорой помощи», которую еще с перехода вызвали в порт Славянки. Уже потом за оставленными вещами на базу приезжала ее мама, рассказала, что нашли и трещину черепа, и переломы руки (не ошибся я!) и ребер... Остаток экспедиции она провела у постели дочки.

Под стать всей экспедиции выдалось и возвращение в Москву, куда я должен был доставить сумку-холодильник с морскими ежами для того, чтобы сделать фиксации на электронную микроскопию. На этот раз я договорился, что под утро к парому, идущему из Славянки во Владивосток, меня отвезет станционная машина, чтобы как можно позже вынуть ежей из аквариума. Действительно, в 4 утра, еще в полной темноте, к аквариальной подрулил бензовоз, и я в него загрузился со своими ежами в сумке-холодильнике.

Знакомый шофер как-то странно вел машину: и баранку крутил, и передачу переключал правой рукой, а левую все время упирал в какую-то кнопку. На крутой и извилистой ВАД № 2 это было довольно рискованно. Я его спросил, в чем дело, а он пожаловался, что все время выбивает предохранитель фар. Свет, действительно, периодически мигал, а мы тем временем карабкались к перевалу. Там на самой верхотуре, на повороте дороги под прямым углом, стоял обелиск с надписью «Здесь погиб Иван Мостепан» - здесь за несколько лет до того у этого мужика отказало рулевое управление, и вместо того, чтобы свернуть, он поехал прямо, а там высота – метров 150…

Вот этот самый обелиск и блеснул металлом в свете фар как раз перед тем, как они погасли капитально, и мы с полсотни метров ехали в полной темноте, а шофер отчаянно пытался впендюрить вылетевший предохранитель на место… В конце концов ему это удалось, и мы вовремя свернули направо – к бухте Троица. Если бы этот чертов предохранитель был справа от водителя, я мог бы взять его на себя, а так…

Скатившись с перевала, мы бодренько миновали Андреевку и вырулили на трассу к райцентру Славянка. Мы уже отмахали порядочно, когда впереди замаячил мост через Рязановку. Строили его военные, построили хорошо, и даже перед мостом и за ним закатали метров по сто дороги в асфальт, и вот, когда я предвкушал эти двести метров плавного движения, шеф вдруг свернул с дороги прямо к реке. – В чем дело? – Закипели!
Шофер резиновым ведром зачерпнул из Рязановки, залил воду и завел мотор. – А поехали вброд, вон и следы, кто-то тут ездил.

Действительно, прямо в воду уходил след шин грузовика. Ну, вброд, так вброд… Двинули, и тут на самой середине речки нас повело, шеф попытался переключить скорость, мы забуксовали и встали, вода неслась прямо под подножкой кабины. Стали выбираться – сняли штаны, разулись и полезли в воду. Один мой кед выпал из кармана куртки и стал уплывать по течению, я за ним погнался и уцапал. Выбрались на берег, оделись и вылезли на дорогу. Долго никого не было, а потом поперла воинская колонна. Им мы и не пытались голосовать, спрятались в кювет – ночь, погранзона и неясного вида мужики на обочине, самая либеральная реакция военных – это длительная разборка в комендатуре.

Потом стало чуть рассветать, и мы стопорнули молоковоз с соседней фермы. Троса не было ни у него, ни у нас, но на берегу мы нашли здоровенную бухту толстой проволоки, намотали на буксировочные крючья, и молоковоз нас вытащил на берег.

До Славянки мы добрались без приключений, но паром уже ушел, однако, несмотря на ощутимое волнение, не отменили рейс «Ракеты», куда я и загрузился. В городе тоже не все было слава богу – почему-то не ходили трамваи, и от морвокзала местных линий до стоянки такси у железнодорожного вокзала пришлось бежать с рюкзаками на пузе и на спине и с сумкой-холодильником с ежами – поверх того, что на спине… Улица Ленина валялась со смеху, глядя на бегущую гору багажа. Все же я успел примчаться в аэропорт вовремя, но первое, что увидел там – это унылые физиономии коллег, сидящих на рюкзаках – им объявили, что рейс отложен на сутки…

Когда в погоде все же обнаружился просвет, наш самолет вырвался из Владивостока и плюхнулся в Хабаровске, где я и застрял еще на двое суток – весь Дальний Восток был накрыт атмосферным катаклизмом. По тайфунной погоде я и был экипирован – свитер, штормовка и болотные сапоги. Бесцельное мотание по хабаровскому аэропорту вывело меня на площадь, где в сквере располагался сортир бункерного типа – в самом здании таких действующих заведений на моей памяти не было никогда. Удивило, что из обоих входов тянулись длинные хвосты – обычно очередь бывает только в женский, даже на футболе, где женщин на два порядка меньше, чем мужчин. Ситуация заинтересовала меня еще и потому, что за двое суток пути начинает хотеться не только пить, есть и спать…

Очередь была какая-то странная – она почти не двигалась. Удивительно, но кто-то из стоявших в ней, окинув меня взглядом, вдруг сказал: - Ты иди, парень, тебе можно… И я двинул вдоль очереди вниз, и вот там все стало ясно: после тайфуна бункерный сортир оказался залит водой по самую последнюю ступеньку лестницы. С нее-то и могли справлять нужду максимум двое, построенные в шеренгу, ясно, что даже при мужском проворстве в этом деле пропускная способность заведения резко упала.

Ну, мне-то в моем облачении все было нипочем – подтянув ботфорты, я, как пароход, двинул к писсуарам, поднимая спутную волну. Было очень принципиально все сделать цивилизованно, да и что ж людям-то мешать. Из-за спины я услышал завистливое: - Мужик! Одолжи сапоги!

Несмотря на все эти приключения, ежей я до аквариума в нашем институте дотащил и необходимые фиксации сделал. Обработав результаты, я начал охоту на шефа – он по обыкновению был погружен в свои идеи, и заставить его выслушать, что там я наполучал, было нелегко. Однако, когда удавалось-таки завладеть его вниманием, он быстро включался и очень четко оценивал данные и дальнейшие перспективы. В тот раз шеф, посмотрев мою сводную таблицу результатов сказал: - Юра, у вас набран материал, можно писать диссертацию.

Со стороны шефа это было актом большой порядочности – я был соискателем, а не аспирантом, то есть никакой ответственности за сроки моей защиты он не нес. Один мой приятель вот так ждал-ждал этих слов от своего шефа, да так и не дождался... Я тогда опять проявил упрямство и ответил, что у меня еще не хватает вот такой серии и еще такой, и добирал материалы в 80-м году. Генсеич, раз мне так приспичило, проявил либерализм и ничего не возразил. Только защитившись, я понял, что шеф был прав, принципиально результаты последнего сезона мало что меняли, и я просто лишил свою семью прибавки к зарплате за год.


Озерные Ключи – аэропорт Владивостока, расположенный километрах в пятидесяти от города, рядом с г. Артем

ПСКР – пограничный сторожевой корабль

Славянка –центр Хасанского района

ВАД – военно-автомобильная дорога