Чем забивать гвозди

В 73-м сотрудница нашей кафедры К. отправилась по обмену в командировку в Лундский Университет в Швеции. Тогда это было огромной редкостью, и ей все, конечно, завидовали. А через год К. вернулась и рассказала о том, что у нее приключилось в первые же дни в Швеции. Она пришла в лабораторию знаменитого шведского электрофизиолога профессора Теслефа, который ее и пригласил, и стала готовиться к опыту – делать растворы, проверять установку… За этим занятием ее Теслеф и застал. Профессор пригласил К. к себе в кабинет и сделал заявление:

- Доктор К., я Вам должен объяснить: Вы здесь, чтобы думать и ставить опыты, а для всего остального есть специалисты. А Вы, во-первых, лишаете их работы, а, во-вторых, подрываете престиж научного работника!

И, действительно, в восемь утра в лундскую лабораторию приходила техничка и все убирала, через полчаса являлась лаборантка и готовила растворы, потом – инженер, который проверял установку, а потом – старшая лаборантка, да не простая, а дипломированная – она готовила животное, проверяла растворы, установку и ассистировала в самом опыте. А дело К., и вправду, было в том, чтобы продумывать эксперименты и ставить их.

И швец, и жнец

По контрасту – когда мы с Никитой в 81-м стали планировать работу по микроинъекции наших препаратов в клетки зародышей шпорцевой лягушки, то сначала спроектировали микроинъектор, сами. Я начертил три проекции, да еще и аксонометрию. Чертеж отдали знакомому токарю-фрезеровщику, и он за 2 литра спирта выточил корпус. Мы, тем временем, купили по безналичному расчету микрометр и заказали, а потом полгода ждали поставки, гамильтоновский шприц на 1 микролитр по инвалюте. Насадку, герметизирующую микропипетку на шприце заказали другому токарю – специалисту по оргстеклу. Поскольку мы придумали возвратную передачу привода на поршень шприца, прибор оказался компактным и мало подверженным вибрациям, на него нам потом завидовала профессоресса из Палермо.

Изготовление прибора, однако, было только предпосылкой, а не самой работой. Чтобы проводить опыты, надо было получить зародыши, а для этого проинъецировать лягушек гонадотропином. Делать это надо было, как можно позже – часов в 10-11 вечера, потому что отметывать яйца лягушки начинали через 9 - 10 часов после инъекции. За это срок надо было успеть домой, выспаться и вернуться на работу.

С утра пораньше начиналось то, ради чего все это и затевалось. Надо было собрать отметанную икру из аквариумов, очистить ее от желатинозных оболочек, отловить пипеткой зародыши на нужных стадиях, и, наконец, проинъецировать в каждый по 10-20 нанолитров, столько, сколько успеешь, а потом, едва закончив инъекции, начинать смотреть результаты. Все вместе это занимало 5-6 часов безостановочного верчения, как белка в колесе. Лаборантов у нас сроду не было, а должности старших лаборантов занимали выпускники университета, которым не досталось аспирантуры…

Стандарт, стандарт

В 60-м наша семья оказалась на Хорошевке, сплошь застроенной одинаковыми панельными пятиэтажками. Первое время путали корпуса, пытались открыть чужие двери своими ключами. Иногда получалось, потому что и замки были также единообразны, как и сами дома… Со временем Рязанов увековечил ситуацию в «Иронии судьбы».

Много лет спустя я приехал в Лондон поработать. Коллеги из Юниверсити-колледж нашли для нас с ГенСеичем комнаты в двух разных домах в Хэкни, откуда до работы надо было добираться на метро и автобусе минут сорок. В своей квартире на Клевелейс-Роуд я оказался уже к ночи и дорогу не запомнил, а утром, уходя на работу, не позаботился точно запомнить ориентиры. Вечером, очень приблизительно помня, на какой остановке сходить, я снова оказался в Хэкни перед рядами совершенно одинаковых бесконечно длинных улиц, уставленных таунхаусами, на взгляд совершенно неотличимых одна от другой.

Я прошел по одной из них метров 200, но своего дома не узнал, вернулся к автобусной остановке, свернул в другую – с тем же результатом… Темнело, я вымотался за день, был голоден и мечтал поскорее свалиться в койку, но никак не мог найти место, где она находится. Я еще раз рванул по улице, уставленной одинаковыми домами, еще полкилометра туда-сюда… В отчаянии я обратился к одному из припозднившихся прохожих, пакистанцу, со словами, что я не могу найти улицу, название которой я еще, черт ее подери, и помню неточно… 

Пакистанец подвел меня к столбу, стоявшему метрах в трех от нас и ткнул пальцем – на нем высоко над головой висел указатель «Клевелейс-Роуд»….  Я чесанул вниз по улице с надеждой и опаской – я еще не уверен был, что опознаю свой домик среди десятков таких же – узеньких, в два окошка по фасаду. Да, вот вроде бы мой, ключ подошел к замку, ввалился – точно: в доме не топлено – из экономии не платил за отопление, а в комнате рюкзак, из которого торчат знакомые вещички, явно не английского происхождения… Вот тут я окончательно понял, что попал…

Облико морале

В «Долгом падении на камни» я писал, как меня с другом на турбазе в Поти пытались уличить в незаконном совместном проживании в одном номере с нашими дамами - моей действующей женой, а его - будущей. Вот уж никак не ожидал, что столкнусь с чем-то в этом духе за рубежами нашей Родины…

Во второй визит на Зоологическую станцию в Неаполь коллеги поселили меня в общежитии Instituto Denza – католического учебного комплекса на мысе Позилиппо. В комплекс входил детский сад, школа и отделение высшего образования, причем старшие ребята и жили в Институте, и их в столовую строем приводил куратор, перед едой командовавший «на молитву!».

В общежитии я состоял на полупансионе – завтрак-ужин. Завтрак – это было ничего, стимулировало не проспать на работу, а вот ужин, который заканчивался в 8 вечера, сильно ограничивал всякие рабочие дела. Где-то за неделю до отъезда я спохватился, что могу не успеть обработать результаты сотни уже поставленных опытов, что делать можно было только на том же оборудовании, на котором эти опыты ставились. Сел за обработку, легкомысленно думая, что управлюсь часа за три, а, когда оторвался, было уже полпервого ночи, про ужин следовало забыть, да еще и автобусы ходить перестали, а расписания ночных я не знал. Потому, не особо поспешая, поскольку уже некуда, я и отправился в гору, к своей ночлежке. Дотопал, открыл своим ключом запертые на ночь ворота, пожевал что-то и завалился спать.

Наутро, поняв, что проспал завтрак, я отправился прямо на Станцию, где и приступил к работе. Вдруг раздался телефонный звонок, и group-leader Элизабетта, сняв трубку, сказала свое «Рronto!», а потом ее лицо приняло удивленное выражение. Положив трубку, она смущенно мне сказала, что из Институто Денца позвонили и интересуются, почему доктор Шмуклер не ночевал…

Я вежливо сказал, что, вообще-то, уже взрослый и могу ночевать, где хочу, но святые отцы могут не беспокоиться – эту ночь я провел здесь в трудах праведных…

В следующий визит в Неаполь я счел за благо снять частную комнату, тогда с работы можно было уходить, как угодно поздно, никто не бдил за моей нравственностью, а еще там была кухня, на которой ужин можно было готовить хоть ночью…

***